«боги смотрят туда, где война; реки - в них стала чище вода,
камни вокруг всё время молчат, гляди - там всё полыхает огнём!..»

     Пламя догорающей свечи дрогнуло в последний раз, прежде чем исчезнуть меж тонких пальцев Штормовой принцессы. Тяжёлая восковая слеза напоследок капнула на подол расшитого золотой нитью платья - такого же голубого, как и глаза Аргеллы. В покоях на несколько долгих мгновений воцарился блаженный сумрак.
     С тех пор, как до Штормового Предела долетела весть о сожжении Харренхолла и о гибели короля Хоара, которого, вопреки ожиданиям, не спасли высокие стены из прочного камня, что-то незримо изменилось во взглядах подданных Аргилака. Сердца людей в одночасье дрогнули от поселившегося в них ужаса, и хоть королевская армия по-прежнему была готова исполнить любой приказ своего господина, этого было мало. Со страхом в глазах не выигрывают битвы - прописная истина, знакомая Аргелле с самого детства, ведь за неимением наследника король частенько забывал о тех границах, что призваны отделять сына от дочери.
     В последние дни она почти всё время проводила подле отца, став для него кем-то сродни второй тени. Принцессу никогда по-настоящему не интересовало искусство ведения войны: планирование, стратегия - всё это казалось абсолютно чуждыми для неё словами... до сей поры. Со вторжением на земли Семи Королевств драконьих всадников изменилось слишком многое и, увы, не в лучшую сторону. Впрочем, вряд ли хоть каким-то переменам было под силу унять гордыню Дюррандонов.

     Аргелла помнила так ясно, будто картина эта и теперь была перед её глазами, как сжалось всё внутри от неописуемого чувства восторга и ужаса, когда под каменными сводами раздался крик нестерпимой боли. Она была там, в полутёмной зале, освещённой лишь тусклыми настенными факелами, слышала каждый стон и мольбы о пощаде, видела каждую каплю алой крови, упавшей на потемневшие от времени серые плиты. Разумеется, посол Эйгона был ни в чём не виновен, но имело ли это хоть какое-то значение? Для неё гораздо важнее была уязвлённая гордость - разве могла она, Штормовая принцесса, ведущая свой древний род от Дюррана Богоборца, пойти на подобные уступки и стать женой бастарда Эйриона Таргариена? Разве могла она стерпеть столь дерзкий ответ от самопровозглашённого короля всего Вестероса?
     Правда же была в том, что презрением к Эйгону Аргелла лишь старалась задушить ненависть к родному отцу, который позволил себе распоряжаться судьбой дочери самым гнусным образом, предлагая завоевателю в дар её руку. Боги милостивые, меньше всего на свете она желала стать очередной женой! Третьей по счёту. Единственная дочь Штормового короля непременно заслуживала большего - она попросту не стерпела бы подобной участи. Первая по праву рождения, первая по праву наследия - об иной роли для себя Аргелла и помыслить не могла.
     Именно поэтому она испытала то самое болезненное наслаждение, узрев в резном ларце две мёртвые отрубленные длани. Это был достойным ответом для Таргариенов. Вот только ответив на оскорбление кровью единожды, не всегда возможно предугадать следующий ход противника. А в том, что он последует и довольно скоро, не могло быть никаких сомнений.

     Иллира проскользнула мимо безмолвной тенью, вновь затеплив очаг в покоях Аргеллы. Беспорядочные тени, отбрасываемые бликами пламени, заплясали на каменных стенах. Было что-то непостижимое и пугающее в этом непрерывном танце, и девушке казалось, что виной всему - огонь.
     Было ли на этом свете хоть что-то способное вселить такой ужас, такой трепет, как бушующее пламя, что с одинаковой беспощадностью и милосердием принимало всех - праведных и грешников, врагов и друзей, королей и крестьян? Была ли сила, способная остановить эту алую смерть и её крылатых вестников, драконов? И была ли смерть, пахнущая не сырой могилой и не затхлым склепом, но живым огнём лучше, чем какая-либо иная?..
     Сердце замерло на миг, застигнутое врасплох стуком в дверь, и Аргелла, будто опомнившись от дрёмы, стремительно поднялась на ноги, встретив вошедшего в покои стражника. "Посол из Волантиса?" - вскинув чёрную бровь в знак удивления, девушка кивнула в ответ, жестом приказав тому удалиться.
     - Иллира, - вновь подозвав свою любимицу-служанку, принцесса коротко отдала той приказание, - будь добра, принеси для посла лучшего вина из королевского погреба, - переведя наконец взгляд на переступившую порог её просторных комнат гостью, Аргелла улыбнулась уголками губ, кивнув на стоявшее у очага широкое кресло с позолоченной спинкой. Одним богам было известно, каких усилий стоило ей сохранить на лице прежнюю невозмутимость и унять бешеный стук сердца, едва она только взглянула в фиалковые глаза собеседницы.
     Видимо, несмотря на всю свою холодность, Висенья Таргариен отнюдь не была лишена своеобразного чувства юмора. Ведь среди всех возможных вариантов она выбрала именно Волантис - место, где однажды Аргилак и Эйгон сражались на одной стороне, будучи не врагами, но союзниками. В любом случае, те времена остались далеко в прошлом, и больше этим двум прославленным воинам союзниками не бывать никогда.
     - Присаживайтесь, Ваше Величество, - в голубых глазах Аргеллы промелькнули лукавые искорки. Первое волнение сошло на нет, стоило ей в полной мере осознать то, что сестра завоевателя пожаловала в Штормовой Предел одна, а без своего дракона она, как ни крути, была всего лишь смертной женщиной. - Признаться, не ожидала, что наша первая встреча окажется... столь тайной, но, верю, у вас на то свои причины. Которые я готова выслушать со всем вниманием.
     "Подарить шанс на спасение, - внутренний голос едва ли не сочился ядом, смакуя сказанные Висеньей слова, заставляя звучать их с каждым разом всё отвратительнее. - А ведь они и впрямь возомнили о себе многое, эти Таргариены. Ещё немного, и встанут на одну ступень с богами, не иначе."

"Перо бежит само
Извивами строки,
А дома по весне
Цветет шальная вишня,
Роняя, будто слезы, лепестки."

     Три месяца зимы остались позади, похожие на затянувшийся предутренний сон, в котором неизменное чувство тревоги заставляет искать любой способ, чтобы проснуться. Вот только способа она не находила, как ни старалась.
     Разумеется, Хедвиг свыклась с той новой жизнью, которую подарила ей столица. В ней было всё, о чем только могут мечтать молоденькие девушки, чьи взоры полны надежды, а сердца - горячей веры в собственное счастье. Вся красота зимнего Вейссберга, вся пышность и роскошь дворцовых приёмов, всё золото и драгоценности придворных дам, вся та очаровательная фальшь, которую необходимо было принимать за чистую монету. Ей было бы уютно здесь, принадлежи графине Вальденхайм хоть что-нибудь из этого богатства, хоть капля той славы, которой владела королевская семья Ренхальта.
     Но правда была в том, что зависть и амбиции Хедвиг бессильными волнами разбивались о неприступные берега действительности. Прибывшая ко двору в начале зимы едва ли не с пустыми руками, она самой себе напоминала нищенку, обряженную в дорогое платье, отвыкшую от доброй еды и мягкой постели. Однако к хорошему привыкаешь быстро, и Хеда с этим вполне успешно справилась. Она приноровилась с улыбкой кивать и учтиво кланяться, а ещё - благодарить всякий раз, как только слова окружающих касались её самой или недавних событий, затронувших семью графа Вильгельма. Слава богам, случалось подобное не слишком уж часто.
     Впрочем, на жизнь подле королевы Людовики грех было жаловаться, ведь она проявила к своей новой фрейлине столь необходимое на первых порах внимание, и, что ни говори, Хеда была за это благодарна. С другими девушками из свиты Её Величества она хоть и нашла общий язык, но всё же не сблизилась: вряд ли хоть одну из придворных красавиц Хедвиг с уверенностью могла бы назвать своей подругой и поделиться тем, что было на сердце все эти месяцы - искренне, без дежурных фраз и отговорок. Здесь, в Вейссберге, всё было иначе. Юные фрейлины могли щебетать друг с другом сколь угодно мило, но всем им, так или иначе, хотелось одного - удачного замужества, а в этом деле девицы зачастую видели в подругах лишь конкуренток. Быть может, подобными мыслями была бы занята и Хеда, если б все они не были обращены в сторону дома.
     Писем из Хайдингена не было с тех самых пор, как она прибыла во дворец. Ни одной весточки не пришло от дяди после не самого лучшего их расставания. Ей оставалось лишь гадать, как там отец, жив ли ещё, и мучить себя постоянными догадками, что изо дня в день становились только страшнее. Больше всего, однако, девушка скучала по сёстрам: её дорогой Эрне в феврале исполнилось тринадцать - ещё чуть-чуть, и можно жениха подыскивать. Глядишь, прежде старшей сестры выйдет замуж.
     Сама Хедвиг написала с полудюжины писем, ушедших будто бы вовсе в никуда. Она продолжала ждать, в сердцах проклинать Эдмунда, молиться богам за здоровье отца всякий раз, засыпая по вечерам, и снова ждать. Такова была жизнь фрейлины ровно до тех пор, пока в Ренхальт не нагрянула очередная беда вместе с вестью о поднятом против Олендорфов восстании, пламя которого разгоралось в Ваймаре. Почти все разговоры в королевском дворце отныне сводились к герцогу Хоэнштайну и надеждам на его скорейшее поражение - никто не желал думать о том, что будет, если мятежникам удастся со временем добраться до Вейссберга.
     В один из таких тревожных дней, когда Хедвиг как раз направлялась к дверям королевских покоев с выполненным поручением, её остановила в коридоре стража. Выслушав скупые объяснения и уразумев лишь, что дело касалось рыцарей Инквизиции, девушка спустилась вниз по лестнице, как и требовалось, по дороге теряясь в догадках. Что, во имя всех Истинных, могло понадобиться от неё святому ордену?..
     Внизу её и впрямь ожидали двое мужчин, и от звенящей тишины, повисшей в просторном зале, поневоле становилось не по себе. А ведь она, глупая, и впрямь думала, что её с Инквизицией пути никогда более не пересекутся.
     - Господин инквизитор, - отозвалась она в ответ на сухое приветствие рыцаря и подняла глаза, встретившись с ледяным взглядом, по которому невозможно было прочесть ровным счётом ничего. Глубоко внутри что-то дрогнуло - будто острой иголкой укололи, до того знакомым показалось ей это чувство. Почти так же смотрел на неё Вальтер при отъезде из Хайдингена - без доли внимания или участия, совершенно безразлично. Досада, всколыхнувшаяся в душе, заставила пальцы сжаться, да так что ногти впились в ладони. Воспоминания должны оставаться в прошлом - только там и было для них место.
     Переведя наконец взгляд на второго мужчину, Хедвиг едва заметно подняла бровь. Он был мало похож на своего спутника и в отличии от него не проронил ни слова. Даже взгляд и тот был устремлён в мозаичный пол, ничем не выдавая намерений. Тревожная неизвестность, владевшая её мыслями в то время, как Хеда спускалась сюда в сопровождении стражи, сменилась тем самым нехорошим чувством, которое посещало девушку всякий раз, как что-то шло вразрез с её ожиданиями, - стоило только стражнику вновь коснуться её локтя. Лишь чудом ей удалось сдержаться, чтобы не вырвать руку из крепких пальцев: сопротивление было отнюдь не лучшим выходом.
     - Могу я узнать, куда мы направляемся? - несмотря на сердце, забившееся чаще, голос Хедвиг прозвучал достаточно твёрдо - по крайней мере, для юной фрейлины, которой положено было испугаться подобных обстоятельств. - Или, вернее, куда вы меня ведёте и на каких основаниях? - с трудом подстроившись под широкий мужской шаг, она по-прежнему держала голову прямо, не опуская глаз. Должно быть, сказывалась семейная черта Вальденхаймов - та самая гордость, по силе с которой мало что могло сравниться. Ей нужно было услышать объяснения. Причём, объяснения, достаточные для оправдания того, что с графиней и фрейлиной Её Величества обращались подобным образом.
     Страха как такового Хедвиг по-прежнему не испытывала. Чем бы это ни оказалось в итоге: чьей-то злой шуткой, пустой сплетней или самой обыкновенной ошибкой, - скрывать от Инквизиции ей было нечего.
[float=right][/float]

     Если боги и любили её, то поистине странной любовью. Усмешка Вальтера вдруг заставила Хеду сжать зубы, словно от боли. Слишком непростой нрав был у обоих: через слова капитана приходилось продираться, как через острые колючки, за которыми и лежала вся суть, - по крайней мере, так ей казалось. Сама же Хедвиг напоминала чем-то гладь стоячей воды: стоило слегка задеть неосторожным прикосновением - сразу вся рябью недовольной покрывалась. Видят боги, если бы им довелось встретиться при иных обстоятельствах, они бы друг с другом и вовсе не заговорили.
     Однако теперь она продолжала слушать затаив дыхание, не перебивая. Не столько видела, сколько чувствовала, как непривычно для Вальтера было говорить о прошлом, потому и молчала. Даже когда он повернулся к ней, ответила не сразу, будто всё ещё пребывая в странном оцепенении.
     - Вейссберг - не мой выбор, - она слегка качнула головой, отодвинувшись чуть в сторону от огня. - Я просто не могла ослушаться. Но, будь моя воля, я бы осталась рядом с отцом, - произнося эти слова вслух, она была более чем уверена, что так и поступила бы. А вот с ответом на следующий вопрос замешкалась.
     Что она будет делать потом? Хедвиг собиралась лишь пожать плечами, но что-то вдруг её остановило: неужели инквизитору и впрямь была какая-то разница? Невольно вскинув светлые брови, она посмотрела на капитана едва ли не с изумлением. Это был сложный вопрос. И в то же время очень лёгкий.
     - Знаю, - улыбка на сей раз вышла совсем невесёлой. - Буду служить Её Величеству, пока однажды не выйду замуж и не рожу мужу достойных наследников, - казалось бы, куда уж проще? Ведь, если вдуматься, жизнь её была предопределена заранее: каждая добропорядочная женщина должна была рано или поздно стать верной женой и любящей матерью. В этом была её судьба, её предназначение. - Потому что так нужно, - совсем тихо добавила она, не задумываясь повторив слова Вальтера, и, поджав под себя ноги, плотнее закуталась в накидку.
     Кто знает, как сложилась бы судьба, если бы первенец графа Вальденхайма появился на свет мальчиком. Хедвиг до сих пор помнила то время, когда, смотря из окна своей спальни во внутренний двор, завидовала сверстникам, что учились фехтовать и стрелять из лука. В глубине души она действительно жалела, что не родилась мужчиной - не могла унаследовать графство, не имела права принимать свободных решений. У мужчин, в конце концов, было оружие, чтобы постоять за себя, а она чем могла вооружиться? Разве что веретеном.
     Однако правда была в том, что жизнь не знает слова "если бы". Гадать о возможных путях можно было сколь угодно долго, но на самом деле ничего не изменится. Вальтер уже никогда не унаследует титул своего отца, а она не свернёт с дороги в Вейссберг. Была ли эта дорога тем, что она хотела, Хедвиг не имела ни малейшего понятия. Быть может, через десяток лет она и сумеет ответить на этот вопрос, но тогда это уже не будет иметь ровным счётом никакого значения.
***     Шёл снег. Если сощуриться и долго смотреть вверх, могло даже показаться, будто небо с землёй плывут навстречу, и уже невозможно было понять, то ли пушистые хлопья снежинок опускались на лицо, то ли сама она летела куда-то ввысь...
     В последние дни Хедвиг научилась занимать себя любыми пустяками, будь то падающий снег, цепочки следов на земле или стайка пролетавших мимо птиц. Так обращает взгляд во внешний мир любопытный ребёнок, когда ему становится скучно, вот только у детей не бывает тяжёлых мыслей, от которых хочется порой бежать без оглядки. В окружении инквизиторов она чувствовала себя в безопасности, но вместе с тем - лишь обузой, от которой будут рады избавиться при первой возможности. Обузой быть Хеда не любила.
     Должно быть, поэтому и почувствовала себя свободнее, когда отряд рыцарей остался за спиной, а далеко впереди показались стены столицы, до которой уже было рукой подать. От осознания пройденного пути что-то сжалось внутри: то ли от радости, то ли от тоски - попробуй разбери. Так непривычно и странно Хедвиг прежде себя не ощущала: вся её жизнь в Вергене была размеренна и знакома, а теперь... Всё равно, что захлопнуть за собой старую дверь, оказавшись на пороге неизвестности.
     - Вы хотели сказать, в руки чужих мне людей, которых я увижу впервые, - конечно, она постаралась, чтобы слова эти прозвучали как можно легче, обращённые в некое подобие шутки, но получилось из рук вон плохо. Видать, сама не заметила, как разучилась шутить. Или же последняя фраза Вальтера взволновала Хеду куда больше.
     - С чего вы взяли, капитан? Что я могу пострадать. И что... - она не сразу сумела подобрать нужное слово, - случившееся в Вергене может иметь отношение ко мне лично. Хотя я, признаться, об этом уже думала - я много о чём думала, пока мы были в Люттендорфе, - но попросту не нашла в этом смысла, - во взгляде, обращённом на спутника, и впрямь читалось замешательство. Ей нужно было услышать ответ.
     О собственных обидах на тот момент девушка предпочла позабыть. Хедвиг прекрасно понимала, почему Вальтер молчал на протяжении последних дней, и не держала зла, хоть время от времени и возникало желание прислушаться к скрипучему внутреннему голосу, сетовавшему на задетое самолюбие. Но что было толку? Бессмысленное занятие, ведь совсем скоро они въедут в столицу, и больше никогда она не увидит капитана Церингена, потому что дороги, пересекаясь однажды, всё равно бегут каждая в свою сторону. А перекрёстки задерживаются в памяти тем, что принято называть "прошлым". Вся жизнь, по сути, и состоит из таких вот перекрёстков: какие-то стираются за ненадобностью, другие остаются навсегда.
     Но, прежде чем это произойдёт, она хотела понять нечто важное - то, что не давало ей покоя всю дорогу и что до сих пор не удавалось облечь в нужные слова.

     Разумеется, она не получила ответа. Ответа, что так ждала, сжимая от бессилия заледеневшие пальцы. Ответа, который мог бы избавить её от страха за сестёр и будущее всей семьи, или же наоборот - принести очередную боль утраты. В тот самый миг Хедвиг почти ненавидела стоявшего напротив инквизитора, которому ничего не стоило произнести лишь несколько слов, а для неё эти слова были подобно воздуху, в котором так нуждались лёгкие. Она больше не чувствовала уколов совести за эту внутреннюю злобу, которая становилась только сильнее, подпитываемая страхом, разрасталась, подобно грязному клубку где-то меж рёбрами. Её смирение, как и мольбы, не значили ровным счётом ничего, а значит, и действовать нужно было иначе. Но как?
     Плотная тишина, повисшая в тесной комнате, практически чувствовалась кожей. Молчание рыцаря затянулось, ловчий же был занят приготовлениями, и Хеда невольно поёжилась, наблюдая за движениями его рук. То, что это был азалит, девушка поняла не сразу, но теперь всё стало более чем очевидно. Она всё ещё с трудом верила в то, что её подозревали не в ереси даже - в колдовстве! Такое ей прежде и в дурном сне помститься не могло, не то что наяву.
     Когда же чародей протянул ей чашу, Хедвиг колебалась несколько мгновений, прежде чем принять её. Понимала, что порошок не причинит ей вреда и всё же ощущала то гнетущее чувство, которое испытывает всякий человек перед лицом неизведанного. Поднеся наконец чашу к губам, она сделала первый глоток, а за ним ещё один. Малоприятный металлический привкус оставался на языке, однако холодная вода была всего лишь водой. Хеда не имела ни малейшего представления, что должен испытывать маг при подобной процедуре. Что испытывал ловчий, когда прикасался к азалитовой крошке. И, слава милостивым богам, она была лишена возможности это узнать.
     Поставив чашу на стол, она перевела взгляд на рыцаря, что сел напротив, соизволив вновь заговорить. Однако с каждым новым словом, слетавшим с его губ, лицо Хедвиг мрачнело всё больше. “Моя дорогая?” - глаза её сощурились, и Хеда резко выдохнула, с трудом сдерживаясь от того ответа, что настойчиво крутился в мыслях. Инквизиции не было дела до титулов, и Хеда прекрасно это понимала, но выносить подобные фамильярности вкупе со снисходительным тоном было выше её сил. Кем он был на самом деле, этот инквизитор? До того, как вступил в Орден? Быть может, сыном мелкого торговца или вовсе крестьянским мальчишкой? Так какое, скажите на милость, право он имел обращаться так к графине?..
     К счастью, рыцаря перебил ловчий. Или к беде - потому что новости инквизитора явно не обрадовали, и когда тот, поднявшись, шагнул вперёд, Хедвиг едва не вскрикнула от боли, стоило железным пальцам сомкнуться на её плече.
     - Пустите! - впервые за всё время, что они находились здесь, она повысила голос, и то лишь потому, что иначе не вышло. Иначе бы слёзы навернулись на глаза от боли, а этого позволить себе Хеда не могла. Наверное, где-то в глубине души теплилась слабая надежда на то, что фрейлину услышит дворцовая стража и вмешается в происходящее, но всё случилось совершенно иначе.
     Когда рука рыцаря разжалась, она наконец вскочила с места и тут же, охнув, отступила на шаг назад. В широко раскрытых глазах ясно читалось недоумение и растерянность. “Зачем?” - подобного от мага она никак не ожидала. Ведь всё обернётся гораздо хуже, когда инквизитор очнётся. Стоит ей сейчас покинуть эту комнату, и кто поверит, будто леди Вальденхайм невиновна? Что с ней будет тогда?
     Слегка покачнувшись, девушка на миг сжала пальцами спинку стула, но всё же, пересилив себя, шагнула к двери. Даже несмотря на дрожь, какая-то часть неё готова была ликовать при взгляде на лежавшего на полу рыцаря. Эту самую часть, видимо, мало заботило ближайшее будущее Хедвиг, которому вряд ли можно было позавидовать.
     - Уйти куда? - и кто сказал, что это будет лучше для неё? - Я не могу покинуть замок, вы ведь понимаете это, - “И не хочу, потому что ни в чём не виновна”.
     - Что же вы наделали? - уже совсем тихо, одними губами прошептала Хеда, прежде чем переступить порог допросной комнаты. Наверное, ей следовало разыскать во дворце Её Величество или хоть кого-нибудь, кому можно было рассказать о произошедшем, и тогда… фрейлине осталось бы разве что клясться в собственной непричастности столь долго, сколь потребуется, чтобы надеяться на милость королевской семьи. Так следовало бы поступить, но Хедвиг была слишком сбита с толку произошедшим, чтобы мыслить здраво. Больше всего на свете ей хотелось выбраться из этих тёмных коридоров, и как можно скорее. Да и кто бы стал винить её за это?
     А что до чародея, то он по-прежнему оставался единственной ниточкой, ведущей к тому, что случилось с Эдмундом, и лишь потому был так важен для неё сейчас.

"Что ты умеешь? Ждать да молиться
О том, чтобы завтра не стало страшней."

     Даже несмотря на середину марта, в Ренхальте по-прежнему царила зима. Суровая зима-хозяйка, что властвовала над миром несколько долгих месяцев и никак не желала уступать весне свои владения. Так бывало всегда, вот только в этом году противоборство самой природы блёкло по сравнению с людскими деяниями.
     Ваймарское восстание мало кого из жителей королевства оставило равнодушным, ведь из-за амбиций князя Хоэнштайна приходилось страдать многим - в том числе и тем, кого политика не касалась никоим образом. Хедвиг оставалось лишь уповать на то, что мятеж будет подавлен прежде, чем отголоски его смогут распространиться на север и хоть как-то затронуть граничащий с Ваймаром родной Верген.
     В королевском дворце теперь витало то самое тревожное настроение, делавшее ненастные дни за окном ещё более унылыми. Все ждали появления первых вестей, хоть до них и было ещё далеко, ведь совсем недавно наследник короля со своими людьми покинул Вейссберг. Хеда не могла не заметить - Её Величество теперь молилась чаще, проводя время в дворцовой капелле; сама же фрейлина всякий новый день обращалась к богам скорее по привычке, нежели по необходимости, ведь кроме заветной весточки из дома ей больше нечего было ждать.
     И уж тем более - некого.

     Тихие шаги Хедвиг, как и всегда, были почти неслышны - только шелест платья выдавал её присутствие. Принцессу Хелену она, свободная ныне от королевских поручений, отыскала в оранжерее. “Не самое худшее место для того, чтобы побыть в одиночестве.”
     Уже больше трёх месяцев минуло с первой встречи принцессы и фрейлины, и теперь, совсем как в то далёкое декабрьское утро, им вновь предоставилась возможность для разговора. Вот только потревожить Её Высочество девушка решилась не сразу: ведь не зря, должно быть, та оказалась здесь, наедине с молчаливыми бутонами, без окружения улыбчивых фрейлин, которых Хеда нередко встречала во дворце.
     К большинству из них девушка не испытывала ничего кроме равнодушия, кто-то вызывал беззлобную улыбку, как прекрасная леди Юстина, мечтавшая однажды выйти замуж за принца Бернхарда. И ведь Хедвиг при всём желании не могла осудить подобное стремление - как ни крути, плоха была та фрейлина, что не мечтала стать королевой. Она и сама была бы не прочь предаться подобным мыслям, если бы сохранила большую долю прежней наивности.
     Когда же наконец Хелена обернулась к ней, Хеда поспешила её заверить:
     - Это останется только меж нами, Ваше Высочество, - она улыбнулась уголками губ, подойдя чуть ближе к принцессе и поприветствовав её привычным поклоном, - я обещаю.
     Придержав тяжёлые юбки так, чтобы не помять подол платья, девушка присела, потянувшись за упавшим розовым бутоном. Острый шип стебелька уколол подушечку пальца, на которой тут же выступила капля крови, но Хеда даже не поморщилась. Выпрямившись, она аккуратно расправила лепестки, как будто это могло снова вернуть цветку утерянную жизнь. Белая роза - символ чистоты и невинности - была и впрямь прекрасна. Но правда была в том, что людям свойственно губить самые красивые из цветов в угоду собственному удовольствию - такова уж человеческая природа.
     Однако Хедвиг прекрасно понимала, что белая красавица была срезана безо всякого умысла - для этого достаточно было бросить единственный взгляд на принцессу.
     - Я слышала, вы искали матушку. Вас что-то тревожит? - всего лишь формальность, не более того, но и не спросить она попросту не могла. Истосковавшаяся по младшим сёстрам Хедвиг и впрямь была готова выслушать принцессу - в случае, если та вдруг решит поделиться тревогами с матушкиной фрейлиной. “Если вдруг…”