Jane Levy
SOFIA VLADIMIROVNA VOLSKAYA
СОФЬЯ ВЛАДИМИРОВНА ВОЛЬСКАЯ
Рыжая Соня (в честь персонажа комиксов) или же попросту ПигалицаКод:<!--HTML--><div style="font-size:10px; line-height: 10px; text-align: center; margin-top: -25px; margin-bottom: -25px;"><table><tr> <td><b>Возраст и дата рождения:</b> 17 лет, 22/03/2011;</td> <td><b>Место рождения:</b> США, Нью-Йорк;</td> <td><b>Место жительства:</b> поселение Монтаны;</td></tr> <tr> <td><b>Профессия:</b> школьница;</td> <td><b>Род деятельности:</b> разнорабочая;</td> <td><b>Особенности внешности:</b> - невысокий рост в пять футов и один дюйм; - россыпь веснушек и копна рыжих кудрей; - слегка раскосые серые глаза;</td></tr> <tr><td colspan="2"><b>Навыки, знания и умения:</b> - прекрасно ладит с техникой; - быстро бегает и, несмотря на свой возраст и малый рост, может за себя постоять - знает простейшие приёмы рукопашного боя, перенятые у старших товарищей, и метко бьёт в нос в случае чего; - без труда справляется с любой работой по хозяйству, вот только готовить ненавидит; - хорошо рисует, без шуток, - видать, от матери талант достался по наследству; - даёт окружающим меткие прозвища и нередко сочиняет про них забавные истории, балансирующие на грани приличия, поэтому в родном поселении давно уже стала кем-то вроде хранительницы местного фольклора. </td> <td><b>Сторона:</b> Сопротивление;</td></tr></table></div>
ИСТОРИЯ ПЕРСОНАЖА
• Родилась Соня на окраине Нью-Йорка в семье Владимира и Ирины Вольских, чьи предки эмигрировали из Советского Союза несколько долгих десятилетий назад. Однако глядя на неё теперешнюю, нетрудно догадаться, что девочку воспитывал отец. Мать-художница, будучи созданием ветреным, ушла из семьи, когда дочке исполнилось десять - с тех пор они виделись лишь когда Соня приезжала на каникулах в Канаду, куда родительница вскоре перебралась со своим новым богатеньким мужем. Почему она не осталась с матерью, девочка не знает до сих пор: её вполне устраивала жизнь с холодной пиццей на ужин, хоккейными матчами по старенькому ящику и привычными звуками хэви-метала из кассетного магнитофона. Дитя улиц, она росла самостоятельной и бойкой, могла запросто прокатиться на скейте или двинуть кулаком в нос, да и вообще была "своей" среди окрестных мальчишек. В учёбе звёзд с неба не хватала, зато запросто пробегала марафоны и выигрывала школьные соревнования.
• Отец вскоре после ухода жены пристрастился к спиртному, проводя выходные в компании бутылки виски, и длилось это до тех пор, пока его в конце концов не отстранили от службы, вежливо попросив покинуть компанию. Как следствие, несколько месяцев Вольские провели "в подполье", питаясь дешёвой китайской лапшой и продолжая обрастать долгами, пока наконец Соня самолично не отыскала отцу место с неплохим заработком в ближайшей автомастерской. Тот, конечно, плевался и всячески протестовал, но на работу и впрямь устроился. С тех пор пил только по особым случаям и даже начал откладывать "мелкой пиявке" деньги на колледж.
• К слову, после окончания школы Соня собиралась поступать в технический - мечтала стать со временем известным инженером. Свободное время она любила проводить за совсем, казалось бы, не девичьими занятиями: собирала и разбирала любые гаджеты, что только попадались ей в руки, ходила на всевозможные выставки достижений науки и техники и частенько помогала отцу в мастерской. Заветной мечте, однако же, не суждено было сбыться.
• Девочке было четырнадцать, когда наступил тот самый конец света, который предрекали столетиями, но в который никто по-настоящему не мог поверить. Им с отцом удалось спастись и пережить природные бедствия, как и тысячам других беженцев из Нью-Йорка, вот только привычная жизни Сони рухнула на глазах вместе со всеми планами, стремлениями и надеждами. Впереди была одна лишь неизвестность - пугающая оттого, что в ней не было ничего, что могло бы вселить веру в лучшее будущее. Конечно, она ждала. Ждала, что рано или поздно вновь появится связь и она сможет поговорить с матерью, убедиться в том, что та осталась в живых. Но так и не дождалась. Никто не знал наверняка, но ходили слухи, будто от Канады вообще мало что осталось. Соня бы и теперь не смогла ответить, живёт ли ещё что-то в душе от прежней надежды или она давно уже смирилась и мысленно похоронила мать.
• Отца она похоронила по-настоящему. Вскоре он умер от лихорадки, подхватив тот самый загадочный вирус, действие которого не поддавалось никакому разумному объяснению. С тех пор девочка много раз задавала себе вопрос, почему болезнь не коснулась её самой, но так и не находила ответа. Люди вокруг погибали тысячами, а она зачем-то продолжала жить, словно хранимая кем-то свыше. Прибившись к небольшой группе выживших, она некоторое время скиталась по стране, делая всё возможное для того, чтобы оказаться хоть в чём-то полезной. Бесполезных просто бросали по дороге, как ненужный мусор - Соня видела своими глазами, как это происходило. Люди менялись на глазах, и ей необходимо было подстраиваться, чтобы выжить. Но, как бы жестоко это ни звучало, подобная жизнь пошла девчонке на пользу: за эти месяцы она научилась многому - тому, о чём её ровесники в мирное время и помыслить бы не смогли.
• Решение осесть в поселении Монтаны далось ей не сразу - привыкшей к дороге Соне нелегко было приспособиться к новым распорядкам, но благодаря лёгкому и дружелюбному нраву она вскоре стала "своей". Правда, снова пришлось доказывать, что "хилая пигалица" чего-то да стоит. К слову, прозвище это пристало к ней накрепко, подобно репейной колючке, от которой так просто не отделаешься, - Пигалица и всё тут. Но Соня давно перестала обижаться. Она с улыбкой выполняет посильную работу по хозяйству, под одобрительные цыканья старших чинит старенькую рацию, а по вечерам рассказывает свои смешные байки про всё на свете. У неё даже про имперцев анекдоты в запасе найдутся. Хоть шутки шутками, а всё же в душе она поддерживает Сопротивление - будь её воля, она бы и вовсе к ним присоединилась, если б взяли, ведь по Сониному разумению спокойная жизнь - это хорошо, а приключения - ещё лучше.
• А вообще, Соня - человек по натуре своей простой и бесхитростный. Каким-то одной только ей ведомым образом может она подбирать ключик едва ли не к любому сердцу, находить общий язык почти с кем угодно. Где-то безобидной шуткой, где-то ободряющей улыбкой, а где-то и просто молчанием. Способна влёт поднять окружающим настроение, а всё потому что сама не любит унывать. Хоть и мнит себя взрослой, бывает порой любопытна до крайности и по-детски непосредственна в общении. Английскую речь частенько перемежает русскими словечками, а в особых случаях - ещё и колоритными ругательствами, коих совершенно не стесняется.
• Жаловаться за последние годы она почти разучилась, уяснив одну простую вещь: если жизнь больно стукнула носом о дверь - благодари за то, что нос не сломан. То, что болит, рано или поздно пройдёт, потому что иначе быть просто не может. Хорошо бы, конечно, чтоб кто-нибудь в такие минуты смог обнять, утешить, погладив ласково по рыжим кудряшкам... Но оно и так заживёт. Само. В этом девочка теперь ни капельки не сомневается.
• Есть у Сони, пожалуй, твёрдый внутренний стержень, который не позволил ей сломаться - ни три года назад, когда всё только началось, ни потом, когда она осталась совсем одна, без семьи и родительской заботы. Есть в ней что-то, не позволяющее опускать руки, что-то, что помогает раз за разом перешагивать через сомнения и трудности, - та неведомая сила, границы которой ещё не изучены ей самой в полной мере, и эта сила даёт ей надежду на будущее.Пробный постГлубокая трещина бежала вдоль стены, изгибаясь подобно змейке и исчезая под самым потолком. Бетон под кончиками пальцев был холодный и шершавый, но Милдред не отдёргивала руку - ей нравилось чувствовать. Чувствовать стены, вдыхать запах дождливой сырости, едва заметно улыбаться мурашкам, что бегут по спине от подувшего вдруг сквозняка. Старое здание, бывшее некогда городской мэрией, хранило неисчислимое количество секретов - под каждым скрипучим порогом, под шаткой лестницей в подвал, которой никто уже не пользовался, - хранило бережно, как ворчливый старик, отгоняющих неразумных детей от своего увядающего сада. И пускай изгнанники старались как могли, делая дом уютней и чище, Милдред видела, как старик угрюмо качает головой, кутаясь в линялый плащ. Ему не нравилась суета.
Они с ним на пару любили раннее утро, когда многие ещё спали в своих комнатах, и можно было просто наслаждаться тишиной пустынных коридоров. До жилого корпуса почти не доносился шум из бывшей библиотеки, где в импровизированной кухне готовили завтрак женщины - такие, как Луиза.
Луиза была доброй. Милдред нравились её смоляные кудри и морщинки на смуглом лице, когда та улыбалась. Только вот улыбка у женщины была грустной. Она жила в их маленькой комнатке одна, пока не появилась Милдред. Луиза была среди тех, кто заразился в самом начале - среди кочевников, что бродили по округе ещё до прихода в Колорадо-Спрингс. Она любила рассказывать о своей прошлой жизни, о муже и маленьком сыне, что остались в Третьем районе. Проведя здесь всего несколько ночей, девушка знала уже всю её историю, потому что они любили «болтать» перед сном: Луиза тихим голосом лепетала что-то про свадьбу и красивое платье, а Милдс молчала, глядя в потолок, и тщетно пыталась согреться под тонким шерстяным одеялом. Потом женщина замолкала, отворачиваясь лицом к стене, и Милдред, засыпая, слышала, как та тихонько плачет. У каждого здесь, в Колорадо-Спрингс, была своя история, которую рано или поздно хотелось вывалить на кого-нибудь ещё.
Свою девушка пока что держала при себе, лелея воспоминания о доме, словно грудного младенца, и покрепче прижимая к себе, - а вдруг возьмут и исчезнут? Кроме них у неё нет ничего. Даже сносной одежды. Синее платье с рваным подолом, в котором она была в канун своего дня рождения, лежало теперь в коробке под кроватью, дожидаясь лучших времён. Оно было ничем иным, как дурной памятью о дне, когда её вышвырнули из Мегаполиса, словно ненужного котёнка. А в просторном Луизином сарафане она выглядела сейчас попросту нелепо - в нём смогли бы поместиться две таких худющих девчонки, как Милдред.
Она совсем мало ела. За общим столом в библиотеке все сидели по двое, по трое или небольшими группами, а она… была вроде как лишней. Не зная, к кому подсесть, о чём заговорить, и не желая выглядеть ещё глупее, чем обычно, Милдред так и не решилась до сих пор присоединиться к остальным. Лишь когда желудок сводило от голода, она шла к Луизе, прямиком на кухню. Пару раз девушка даже порывалась помогать, но повар из неё был никудышный, и после того, как опрокинула кастрюлю с кашей, Луиза с мягкой улыбкой попросила её просто посидеть в уголке. И она сидела, раскачиваясь на стуле, и задумчиво жевала корочку хлеба.
Пока кто-нибудь не окликал её, поручая очередное простенькое дело из раздела «подай-принеси». Мало кто из изгнанников успел запомнить её имя за эти дни, и потому она стала просто Эйновенькой. Иногда это причудливое имя сокращалось до односложного Эй, но Милдред не спорила по этому поводу, она просто выполняла то, о чём её просили. Один раз даже заслужила похвалу за то, что помогла Бруно, пареньку из группы техобеспечения, разобраться с транзисторами, - на что лишь пожала плечами, мол, это было совсем не сложно.
Трещина, по которой она вела рукой, вдруг кончилась, и девушка остановилась, замерев перед ящиком, набитым всевозможным хламом - должно быть, кто-то просто забыл его в коридоре. «Всего лишь объект в пространстве», - улыбнулась Милдред, наклонившись пониже, чтобы разглядеть содержимое ящика, но ничего интересного для себя так и не нашла и, обогнув его, пошла вперёд тихонько, на носочках. За поворотом коридора послышался шум. Шаги. «Лёгкие, - мимолётом отметила она про себя, - женские». Значит, кто-то встал так же рано, но зачем? Вопросы были величайшей страстью Милдред, и она очень не любила оставлять их без ответов, а потому, не долго раздумывая, поддалась на уговоры собственного любопытства и завернула за угол.
Связь с вами:
